Эллис Питерс

Покаяние брата Кадфаэля

Глава первая

Было за полдень, когда гонец графа Лестерского миновал мост через Северн и въехал в город Шрусбери. Уже начался ноябрь, и в своих седельных сумах он привез новости трехмесячной давности.

Скорее всего, о многом в Шрусбери уже знали, хотя бы в общих чертах, однако же Роберт Бомон в Лондоне всяко располагал более точными и подробными сведениями, чем те, какие по силам было раздобыть шерифу Шропшира.

Между тем графу хватило единственной встречи с этим молодым человеком, чтобы оценить его здравомыслие — качество весьма похвальное для правителя провинции, особенно в столь безумное время. Долгая междоусобная война нанесла Англии огромный урон и истощила обе враждующие стороны, однако ни король, ни императрица не спешили взглянуть правде в глаза. А потому граф Роберт счел за благо снабжать Хью Берингара нужными сведениями в ожидании того дня, когда разум восторжествует и разорительной войне будет положен конец. И вот нынче наметились некоторые, хотя и слабые, признаки благоприятных перемен. Непримиримые противники — кузен и кузина, оспаривавшие друг у друга престол, должно быть, отчаялись добиться успеха с помощью силы и вынуждены были искать другой способ разрешить затянувшийся спор.

Юноша, привезший депеши графа, делал это не впервые и знал дорогу через мост, вверх по извилистой улочке и мимо Хай-Кросс к воротам замка. Завидев герб Лестера, стража беспрепятственно пропустила гонца, а вскоре и сам Хью, отряхивая руки, вышел из оружейной, чтобы встретить графского посланца и выслушать новости. Ветерок, гулявший под аркой, взъерошил темные волосы шерифа.

— Ветерок и впрямь поднимается, — заметил юноша, выкладывая содержимое своей сумы на стол в караульной, — во всяком случае, мой лорд учуял его дуновение, хотя, по правде сказать, все может с легкостью заглохнуть. Однако же перемены назревают, и это связано не только с падением замков на Темзе. С тех пор как на прошлое Рождество язычники Мосула овладели Эдессой, весь христианский мир встревожен угрозой, нависшей над Иерусалимским королевством. Начинают поговаривать о новом крестовом походе. В обоих лагерях есть лорды, недовольные происходящим, и, возможно, они предпочтут замириться здесь и принять Крест во имя спасения своих душ.

Я привез вам письма графа, моего лорда, — юноша пододвинул запечатанные пергаментные свитки Хью, — но могу вкратце изложить их суть, а уж потом, когда уеду, вы их изучите поподробнее. Вам торопиться некуда, время пока терпит, а вот я должен вернуться сегодня. На обратном пути мне надо будет заехать в Ковентри.

— В таком случае тебе лучше перекусить прямо сейчас, пока мы беседуем, — заявил Хью и вышел сделать необходимые распоряжения.

За столом велась доверительная беседа. Они обсудили все, что произошло в Англии за летние месяцы и привело к нынешнему, весьма запутанному положению. Оставалось надеяться, что с началом зимы, когда военные действия будут приостановлены, удастся нащупать путь к примирению.

— Скажи мне, а не подумывает ли и сам Роберт Бомон отправиться в крестовый поход? Слышал я, будто проповеди Бернарда из Клевро производят такое впечатление, что на них трудно не откликнуться.

— Ну нет, — с усмешкой возразил молодой человек. — Мой лорд слишком поглощен здешними делами. Однако беспокойство за судьбу христианства побуждает епископов делать кое-какие шаги, чтобы навести хоть какой-нибудь порядок здесь. Лишь после этого можно будет обратить все силы на Восток. Поэтому они решили предпринять еще одну попытку свести короля и императрицу и поискать выход из тупика на переговорах. Вы, наверное, уже слышали о том, что граф Честерский добился встречи с королем Стефаном и поклялся ему в верности. Мы полагали, что так и случится, еще до того, как с неделю назад они встретились в Стэмфорде. Дело в том, что граф Ранульф давно задумал подступиться к Стефану, а потому обхаживал некоторых баронов из числа приверженцев короля, стараясь задобрить тех, кто был на него в обиде. С моим лордом у него был давний спор из-за земель возле замка Маунтсоррель, а теперь Ранульф решил пойти на уступки. Кто задумал перейти на сторону короля, должен ладить и с его приверженцами. Нынче лорд Честерский со Стефаном помирился и получил полное прощение. Впрочем, это не удивительно, зато сдача Фарингдона и Криклейда оказалась полной неожиданностью. Филипп Фицроберт перешел на сторону Стефана с двумя укрепленными замками, позабыв и об императрице, и о своем отце.

— Вот этого, — напрямик заявил Хью, — я решительно не могу понять. Добро бы кто другой, но чтобы он пошел на такое! Родной сын Глостера, а Глостер всегда был надежной опорой императрицы. Ее правой рукой! И вдруг его сын присоединяется к королю. И не просто присоединяется — я слышал, что он сражается за Стефана так же отчаянно, как прежде бился за Матильду. — Но имейте в виду, — заметил гонец, — сестра Филиппа замужем за Ранульфом Честерским. Кто из них кого подбил, один Господь ведает, а уж никак не я. Но так или иначе, наш государь заполучил двоих союзников и несколько славных крепостей в придачу.

— А это, — проницательно вставил Хью, — едва ли подтолкнет его к уступкам. Скорее всего, он еще больше уверится в возможности полной победы. Сомневаюсь, что даже епископам удастся усадить его за стол переговоров.

— Не стоит, однако, недооценивать Роже де Клинтона, — с улыбкой возразил сквайр графа Лестерского. — Он весьма удачно предложил в качестве места встречи Ковентри, и король вроде бы уже согласился приехать туда и выслушать, что ему смогут предложить. Уже начали выдавать охранные грамоты для безопасного проезда сторонников обеих партий. Ковентри — самое подходящее место. Рядом замок Маунтсоррель, и Честер наверняка не упустит случая, чтобы предложить свое гостеприимство и войти в еще большее доверие. А уж в тамошнем приорате хватит места, чтобы разместить всех. Вот уж будет встреча так встреча. Выйдет ли из нее прок — другой вопрос. Не все хотят мира, и многие не пожалеют усилий, лишь бы все испортить. Взять хотя бы Фицроберта. Он наверняка туда заявится, но только для того, чтобы показать отцу, что ни о чем не жалеет, а это никак не может способствовать примирению. Поэтому-то мой лорд и хочет, чтобы там собралось как можно больше благоразумных людей, и приглашает вас приехать и высказаться от имени вверенного вам графства. Графу Роберту известны ваши воззрения — во всяком случае, он так считает и возлагает на вас немалые надежды. Что вы на это скажете?

— Пусть только граф известит меня о том, когда состоится встреча, — искренне ответил Хью, — и я непременно там буду.

— Вот и хорошо. Так я ему и передам. Касательно прочего могу добавить, что замок Фарингдон сдали королю Бриан де Сулис и кучка его ближайших помощников. Все не пожелавшие перейти на сторону противника стали пленниками. Де Сулис отдал их королю, а король в свою очередь раздал некоторым из своих приверженцев, чтобы те смогли получить выкуп. Мой лорд раздобыл где-то полный список плененных — и тех, за кого потребовали выкуп, и тех, кого уже выкупили. Перечень пленных с указанием, у кого они содержатся, граф посылает вам — вдруг среди тех или других случайно попадется знакомое имя. Если встреча в Ковентри окажется успешной, на ней наверняка будет обсуждаться и вопрос об обмене пленными.

— Не думаю, чтобы я кого-нибудь из них знал, — промолвил Хью, задумчиво разглядывая запечатанный свиток. — Эти замки на Темзе все одно что в тысяче миль от нас. Ежели какой из них берут приступом или гарнизон переходит на сторону противника, до нас эти вести доходят не раньше чем через месяц. Однако поблагодари графа Роберта за любезность и передай, что я надеюсь повидаться с ним в Ковентри.

Хью сломал печать на послании Роберта Бомона лишь после того, как гонец, которому предстояло еще заехать в Ковентри, пустился в дорогу. Несколько лет назад епископ Личфилдский Роже де Клинтон сделал Ковентри своей главной резиденцией, хотя и Личфилд сохранил свой епархиальный статус. Епископская кафедра имелась теперь в обоих городах. Де Клинтон носил сан не только епископа, но и аббата находившейся в Ковентри мужской бенедиктинской обители, но лишь формально. На деле тамошней монашеской братией правил приор, носивший поэтому митру, словно аббат. Всего два года назад мирная жизнь приората была нарушена, и братьям пришлось покинуть обитель. Однако по прошествии недолгого времени монахи вновь обосновались на прежнем месте, и представлялось маловероятным, чтобы их выдворили еще раз.